Связав свои, теперь уже не тяжелые сумки, боровик с сыроежкой отправились дальше. Шли берегом ручья. Солнце поднялось уже высоко и припекало нещадно. Поникла истомленная зноем трава, зажмурились ослепленные жгучими лучами цветы, примолкли птицы. Раскаленный воздух стал таким плотным, что путникам казалось, будто у них перед глазами все время дрожит и мерцает блестящая частая сетка. Хорошо еще, что от воды тянуло живительным холодком, освежавшим идущих…
Ах, как хорошо было идти по течению ручейка. Весело журчала прозрачная как слеза вода, тут и там отражая как в зеркале бирюзовую голубизну неба. Так и манило окунуться в эту сияющую бездонную синеву… Над растущей по берегу нежно-зеленой осокой кружились стрекозы. Перламутровые их крылышки, попадая на солнце, вспыхивали всеми цветами радуги: синим, зеленым, голубым, алым, темно-желтым и таким золотистым, как само солнце. Тысячи оттенков, красок, гармонично чередуясь, пели, казалось, песню, славящую красоту и величие жизни на земле.
Путешественники стремились вперед. Иногда ручеек лукаво поворачивал, петлял и возвращался на прежнее место. Кружили за ним и боровик с сыроежкой, посмеиваясь над его шалостями. Несколько раз встречались им отдыхающие на берегу жабы, которые вначале свирепо таращили на них глаза, а потом, сами же испугавшись, неуклюже бросались в воду. Там и сям выпрыгивали из воды серебряные рыбки и, будто хвастаясь своей ловкостью, мгновенно исчезали. На глубоких местах сновали по поверхности водяные пауки, похожие на неутомимых школьников-конькобежцев.
А путники все шли и шли без отдыха. Целый день стояла такая духота, что есть совершенно не хотелось, да и к тому же их так угостили утром в муравейнике, что мысль о еде не приходила им в голову. Только в конце дня жара немного спала. Поднялись травы, ожили цветы, торопливо застрекотали кузнечики и букашки. И наконец, перед путешественниками встал синей стеною вдали Темный бор.
Обрадованные, боровик и сыроежка заспешили. Но не прошли они и нескольких шагов, как вдруг из-за леса выползла черная туча и начала расти, как на дрожжах. От тучи мгновенно оторвался целый отряд грозных тучек и бросился врассыпную по небу. Свет померк, солнце затянуло грязно-желтой дымкой. А туча все росла и росла.
— Ой, видно, будет буря, — встревожилась сыроежка.
— Эге… — ответил боровик, тяжело дыша. — Идем скорее в лес.
Они ускорили шаги.
Наступила зловещая тишина. Казалось, что все вокруг насторожилось и затаило дыхание. Только ласточки с тревожным щебетом низко-низко кружились над лесом да изредка плескалась рыба в ручье. Вдруг бледное солнце спрятало голову в серую волну туч на горизонте. Надвинулась плотная тьма, словно белый день зажмурил глаза со страху.
Где-то далеко-далеко за лесом загремело глухо и сердито. В сером сумраке отчетливо сверкнула молния.
— Жутко мне, дяденька! — захныкала, вся дрожа, сыроежка. — Слышите, как гремит ужасно?
— Бежим скорее в лес! — поймал ее за руку Шапочник. — Бежим быстрее!
Помчались что было духу. А грохот все усиливался и неумолимо приближался. В небе, как в колдовском горшке, что-то клокотало, лопалось и дымилось…
Только ворвались они в лес, как тьму рассек огненный бич молнии и ударил оглушительный гром. Чуть живые от страха, путешественники упали в мох под сосной. Все вокруг вздыбилось и закружилось в бешеной пляске. Трещали и ломались могучие деревья, стонали, пригибаясь к земле, молодые кустарники. Буря неистовствовала, упиваясь своей силой и властью, грохотала, слепила и крушила все на своем пути. А дождь лил как из ведра…
Наконец буря умчалась в даль, но дождь не переставал. Пришлось промокшим и измученным путникам искать сухого местечка для ночлега. Побежали наугад во тьму — может, хоть густые кусты попадутся. Но подходящих кустов не встречалось, только высоченный лес шумел где-то в выси мокрыми кронами.
Бродили долго, пока не заметили впереди под деревьями темный силуэт какой-то избушки. Поплелись к ней и очутились под надежной крышей.
— Фу-у! — вздохнул с облегчением боровик. — Вот так погодка!
— Да-а… Ну, а письмо?.. Не потерялось, случаем? — заволновалась сыроежка.
— Нет, на месте… — ощупал боровик пакет.
— Вот и прекрасно! — успокоилась сыроежка. — Хорошо еще, дяденька, что хоть ночлег нашли порядочный, а то пропали бы в такую слякоть. Ну, льет!..
— Мы таки счастливые, Рябенькая! — весело рассмеялся боровик, стряхивая заботливо шляпу от дождя.
Вокруг лил холодными струями дождь, но под стенкой неказистой избушки было сухо и уютно. Шапочник с Рябенькой уселись в теплую траву и развязали дорожные сумки. Только теперь они почувствовали, как они проголодались и устали за дорогу! С аппетитом поужинав, умостились на ночь, протянув натруженные ноги. Тепло и усталость сделали свое. Незаметно они крепко и сладко уснули.
А дождь все лил и лил во мраке.
Солнце, как всегда, опередило деда Лесовика. Пока он проснулся в соломенной своей избушке и вышел во двор размять старые косточки, оно уже красовалось над лесом.
— Ку-ку, проспал дедушка! — поддразнило оно старого и шаловливо защекотало лучиком Лесовику нос.
Чихнул, конечно, дед, не удержался. Да так чихнул, что роса градом посыпалась с листьев и перепуганно защебетали лесные птицы.
Уселся дед на пенек перед избушкой и добродушно погрозил солнцу пальцем: